Для большинства из нас репрессии тесно связаны с единственной, леденящей душу датой: июль 1937 года — именно тогда в стране советов начался Большой террор. Однако историкам хорошо знакомы примеры массовых гонений и расправ ещё до времён назначения Ежова на пост главы НКВД — людей вывозили работать на север ещё в 20-х годах прошлого столетия.
На Ямал же ссылали ради повышения темпов добычи рыбы — рабочие не справлялись с задачей и к ним направляли кулаков со всей страны — спецпереселенцев. Сегодня в округе стараются сохранить память о тех, кто когда-то поднимал край адским трудом в нечеловеческих условиях. Подробности — в материале «АиФ-Ямал».
«Колхозами начисто уничтожим кулачество»
Каждый из нас, закончивший школу, должен помнить с уроков о так называемых кулаках — зажиточных крестьянах. Они использовали наёмных трудяг и занимались ростовщичеством, за что не любили их как партийная верхушка, так и оппозиция.
В конце 1920-х годов развернулась коллективизация — хозяйства объединяли в совхозы и колхозы, и в дивном новом мире кулакам места не нашлось. Но партия нашла решение — чересчур богатых крестьян отправляли на рудники, ставили к стенке или угоняли на север. Сейчас трудно сказать, кому из них повезло больше. Историки отмечают: многие из тех, кто не погиб от пули, замерзали насмерть и умирали голодной смертью в ссылках.
Одним из популярных для этого мест был Ямал. Сегодня это бурно развивающийся регион, привлекающий инвестиции и туристов — газовая столица со всеми вытекающими. Но в то время край можно было назвать одной большой каторгой: через него руками узников строили Трансполярную магистраль, стояли пятисотые «стройки» — ГУЛАГ во всей красе.
Сейчас музейщики округа стараются всеми силами сохранить наследие о мрачном прошлом малой родины. По их свидетельствам, «трудовая терапия» была разной — кого-то принуждали строить железные дороги, других — возводить заводы и ловить рыбу.
Оленеводство тогда в округе развито не было, да и не хватало живности для массового производства. Зато рыбы в ямальских реках было хоть отбавляй — на неё Советы и сделали ставку. Так сосланных кулаков и пристроили на рыбный промысел. До них сюда набирали по линии партии и оргнабору, само собой добровольно-принудительно. Партработники из рук вон плохо справлялись с добычей, так что раскулаченное подспорье подоспело как нельзя кстати.
Нью-Йорку от ямальских рабочих!
Некоторые из узников писали дневники, в которых детально рассказывали о непростом быте. Одним из таких стал Михаил Дмитриевич Добрынин. Его вместе с семьёй выслали в Аксарку, где он с 1930 года был простым рабочим.
«Моторов на лодках не знали, ручная гребля. Сетки плохонькие, намокнут — еле в воду сбросишь. Зимой ещё сложнее: рыбозавод, который заложили в 1930-м, был слабеньким, механизмов никаких. Ходили пешком, лошадей хватало только чтобы вывезти орудия лова, кое-какую одежду. Шесть лет работал там. Рыбу возили по воде в Салехард, Омск, Тюмень», — вспоминал Добрынин.
В своих записях подневольные северяне рассказывали, что новый контингент перевозился в «забитых до отвала словно селёдкой» вагонах, а затем на баржах, с которых в воду ежедневно сбрасывали тела не переживших ссылку. «Надеялись, что прибьёт к берегу, а там похоронят по-людски», — сказано в одном из дневников.
«Приехали 17 сентября 1932г. Посёлок увидели, когда поднялись на гору. Это были бараки. Так начиналась наша жизнь на новом месте. Выслали нас из Свердловской области. Семья была большой. В дороге умер грудной ребёнок, потому что ехали очень долго, всевозможные пересадки и перегрузки. Было холодно и голодно, медицинской помощи не было. Поселили нас в барак, где уже жило 6 семей. Но жить надо», — рассказывал спецпереселенец Василий Девятов.
Точное число ссыльных неизвестно до сих пор. Однако только за 1931 год на ямальские берега прибыло 3 110 человек. Известно, что спецпереселенцы заселились в 57 поселков ЯНАО и работали на 11 рыбозаводах.
Высылали сюда в несколько этапов. По тем или иным причинам, в рабстве холодного края оказывались русские, белорусы, евреи, украинцы, немцы, калмыки, молдаване и т.д. У них могли быть разногласия, но попав сюда, судя по их дневникам, стали словно братьями — работали дружно и приходили друг другу на помощь.
Топор, лопата, молот, пила — в лучшем случае всё, что получали тогда новоиспеченные ямальцы. Жили поначалу в землянках. Баржи причалили к берегу холодной осенью, так что возводить жилище нужно было в кратчайшие сроки. Справлялись как могли, даже одежду шили из парусов. Из тех построек, к слову, сегодня остались единицы — никто тогда и не думал, что бараки могут стать историко-культурным наследием.
Произвол шокировал даже заведующих поселений. Они как могли старались защитить интересы своих подопечных. «Безобразие! Шесть тысяч человек — им негде жить, хлеба нет. Необходимо обеспечить все условия, иначе я всех отправлю обратно в Омск», — писал один из них.
Однако ситуация не менялась, вокруг оставалась безнадёга. Люди продолжали трудиться — женщины плели сети, мужчины добывали ими рыбу.
«...Начали строить бараки. Нужен был пол, нужен потолок, нужна крыша, нужны рамы, нужны двери. А здесь ведь пилорам не было, дак вот достали маховые пилы, контур делали, и пилили вручную. Вот они пилили: тесы, плахи, а женщины строгали этот лес вдвоём. Вот так», — писал Михаил Добрынин.
Спецпереселенцы заселились в 57 поселков ЯНАО и работали на 11 рыбозаводах.
Тем временем темпы работы поднялись до небывалых высот. Так, в 1939 году 4 тысячи банок даже отправили в Нью-Йорк на всемирную выставку. Тогда американцы высоко оценили качество продукта, наверняка не зная, кем и каким трудом была добыта та нельма.
«Чтобы больше не повторилось»
Известным летописцем тех событий стал поэт Анатолий Жигулин. Его стихи и проза до сей поры помогают историкам и музейщикам восстанавливать картину тех жутких событий. А сделать это порой действительно непросто.
Особую роль в этом, по словам директора «Приуральского районного краеведческого музея» Гаврила Лаптандера, играет страх. Долгие годы семья репрессированных отмечалась в комендатуре, где нужно было «не сболтнуть лишнего». Другим совесть не позволяет, ведь были не только жертвы, но и стукачи, по доносу которых люди лишались жизни — об этом сдержанно, но вполне чётко рассказывают сохранившиеся архивы.
В Аксарке и сейчас стоит памятник жертвам тех лет — этого хотели сами жители и добились постамента. Семья покорителей суровых земель с тремя ребятишками смотрит вперед, будто в светлое будущее.
Ежегодно табличка у памятника пополняется новыми именами. О них музейщикам сообщают потомки и пыльные архивы. Всё, как они говорят, чтобы «больше такого никогда не повторилось».
Здесь было мало виноватых,
Здесь было больше —
Без вины.
Мне нынче видится иною
Картина горестных потерь:
Здесь были люди
С той виною,
Что стала правдою теперь.
А. Жигулин
